Дед Никита колхозный ночной сторож. В его обязанности входила охрана конюшни с кладовкой и амбара. Неудобным для деда Никиты было то, что охраняемые объекты находились в разных местах, хотя и не далеко друг от друга.
Но их оба и одновременно можно было видеть от нашего дома и даже из наших окон, выходящих на юг, т. е. в сторону охраняемых объектов. С наступлением теплых дней, когда всюду появлялась трава, все свободные от работы кони круглосуточно находились на пастбище. С окончанием посевной и до начала уборочной страды амбар тоже был практически пустой. Охранялись ли, в этот период эти объекты и, кто охранял, я не знаю.
Мой отец в этот время работал бригадиром полеводческой бригады и был в хороших отношениях с дедом Никитой. Сближали их общие взгляды на внутреннюю и внешнюю политику Советского государства, которую они полностью разделяли. Особенно сближало их общее солдатское прошлое. Дед Никита участвовал в войне с Японией и в первой мировой войне, а мой отец - в первой мировой и в гражданской.
Зимой дед Никита был наш частый гость. Заходил он на короткое время, чтобы обогреться. И мог зайти в любое время ночи. Для него наша дверь была открыта. Дед тихо заходил, садился у окна в первой половине. В течение ночи он мог у нас появиться два, три раза. Если погода была не холодная, то реже. Иногда рядом с дедом Никитой присаживался отец и тогда межу ними велись разговоры, в основном, на политические темы, которые могли длиться далеко за полночь..
С наступлением зимних холодов обогрева во второй нашей половине от голландской печи было не достаточной и отец, на этот период, ставил переносную железную печку с выводом трубы в окно. Печка топилась с вечера и до тех пор, пока родители не ложились спать. Иногда дед Никита заходил в нашу половину греться у печки. В один из таких дней я со сестрой Шурой играл в прятки и мы бегали вокруг печки, раскаленной до красна, дед нас поочередно прятал под своей шубой. Мне было три года, а сестре пять лет. Накал нашей игры дошел до такой степени, после которой наступает, как правило, развязка со слезами. Нас уже готовились укладывать в пастель и я был в короткой ночной сорочке. Но спать, к сожалению, в этот вечер мы легли не скоро.
А случилось вот что. Бегая друг за другом, мы столкнулись и, как более легкий, я отлетел к раскаленной печке и на нее сел. Со страшным воплем я от нее отскочил, оставив на печке кусок дымящейся кожи. Не переставая дико кричать, я носился по комнате, не даваясь никому в руки. За мной гонялись и мама и старшие сестры Лена и Анюта. Они были растеряны и не знали чем мне помочь. Вдруг зашел дед Никита, его уход в суматохе никто не заметил, и он уже сходил домой, а жил он не далеко, и взял все необходимое, что бы оказать мне первую помощь. Зайдя в комнату, он молча протянул мне целую горсть конфет. Столько конфет в один раз у меня никогда не было. А конфеты привозил его сын, работавший в городе. Дед Никита взял меня за руку, приблизил к себе и заговорил тихим голосом, знаешь, Женька, у меня тоже горела кожа, но это было давно, когда я воевал с японцами.
Тогда у меня обгорел весь бок и дед Никита снял с себя старую поношенную гимнастерку, снял самотканую сорочку и показал большое темное пятно от шеи и до пояса, шириной от живота и до середины спины. Кто-то спросил, было больно? Было очень больно и я потерял сознание. Хотя боль не утихала, но я стал плакать тише и слушал деда. А вылечили меня, сказал дед Никита, восточной мазью, приготовленной из целебных трав. Вся наша семья с большим вниманием слушала деда Никиту. А как эта мазь называется, спросила мама? Женьшеневая, ответил он, в ней не только корень женьшеня, но и другие целебные травы. Вот бы мне такую мазь, подумал я. Как будто прочитав мои мысли, дед Никита, наклонившись ко мне тихо спросил, если бы у меня была такая мазь, ты бы разрешил помазать больное место? Зачарованный рассказом и его ласковым вниманием, я согласно кивнул головой. И ты плакать не будешь и будешь терпеть? Я опять кивнул головой. Это совсем не больно и даже не будет щипать, продолжал дед. Тогда я схожу за мазью, спросил он, я кивнул головой. Ну жди, солдат, я скоро вернусь. И дед Никита вышел на улицу, покурил и вернулся. Я стоял на том же месте, но уже не плакал, а тихо всхлипывал, обожженное место продолжало болеть. Все молча ждали чуда. Дед Никита достал из кармана пузырек и спросил снова у меня. Как ты считаешь, солдат Евгений, разрешим маме и сестрам смотреть, как мы будем тебя лечить? Я кивнул головой. Он подвел меня к кровати, велел наклониться на постель а сам встал сзади меня на колени и легкими прикосновениями стал смазывать обожженное место так осторожно, что вся процедура была терпимой. Когда все было закончено, дед Никита погладил меня по голове и сказал, молодец, солдат Евгений, ты герой.
Через три дня снять повязку и снова смазать и так до полного заживления. Уходя, дед Никита передал маме пузырек с чудодейственной мазью.
